т.к. ссылки у нас теперь нельзя ввиду военного положения, и другие сайты тож поминать нельзя,чтобы направить почитать туда тех,кому интересно, - просто залью всё сюда ,по-моему там всё четко и ясно написано :
журнал "Эксперт" 2006 год:
Другие в большом городе
Николай Силаев, Андрей Громов
Размышления о том, чем живут мигранты с юга и как к ним относятся коренные жители
Разговор о «гостях с юга», о «понаехавших» к нам азербайджанцах, армянах, грузинах, таджиках и представителях прочих национальностей, у нас либо неминуемо влечет за собой констатацию дремучей ксенофобии русского народа, который не понимает счастья жить бок о бок с работящими представителями других культур, либо превращается в суровый плач на тему «русских людей обижают». Причем и те, кто борется за спасение «добрых мигрантов» от русского народа, и те, кто денно и нощно спасает сам русский народ от мигрантов, которые убивают, насилуют, захватывают и уничтожают, — все они в последнее время так заняты борьбой друг с другом, что почти ничего не говорят ни о самих мигрантах, ни о реальном отношении к ним коренных жителей.
Потому мы и решили попробовать поговорить с разными людьми и хоть немного понять, чем живут «гости с юга» и как к ним относятся наши соотечественники. Разумеется, эти разговоры с жителями крупных городов (Москвы, Санкт-Петербурга, Екатеринбурга, Перми, Нижнего Новгорода) не претендуют на полноценное исследование, но как первичная информация к размышлению вполне годятся.
Пусть живут нашей жизнью
Итак, возможно, русские люди ужасные ксенофобы — во всяком случае, так говорят правозащитники и даже некоторые профессора и члены Общественной палаты, но на поверку оказывается, что к мигрантам как таковым они относятся хоть и настороженно, но вполне нормально. Типичный ответ на вопрос об отношении к мигрантам: «если они живут нашей жизнью и по нашим законам, то с чего бы мне их не любить» — или еще более интересный: «русские настолько разные, что иногда оказывается, что иной кавказец мне даже и ближе иного русского». Об этом же говорят и социологические опросы: по данным ФОМ, неприязнь к инородцам испытывают только 21% населения, а 75% никаких таких эмоций не имеет. Причем число испытывающих неприязнь в течение последних лет неуклонно падает (в 2002 году было 32%), а тех, кто не испытывает, — наоборот, растет (в 2002 году было 65%).
Настороженность, впрочем, есть, и имеет она глубокие корни. «Очень хорошо помню это страшное ощущение, когда идешь вечером домой через рынок и слышишь этот вызывающий смех, сплошь нерусскую речь, перемежающуюся русским “эй, ыды суда” (а потом опять смех), видишь этих людей… Ты уже не в своем городе, и ты уже здесь никто, а вот стоят новые хозяева города: наглые, скалящиеся, чуждые тебе и твоей культуре, обозленные. И буквально кожей ощущаешь, что прихлопнут они тебя, если надо будет, и не заметят даже. Идешь и жмешься, бочком, бочком к своему дому к своей квартире и думаешь, что вот пройдет немного времени, и дом твой тоже будет их домом, а квартира твоя — их квартирой», — это воспоминание человека вполне либеральных воззрений, который до сих пор морщится при слове «патриот» и национализм воспринимает как проявление низших человеческих наклонностей. Шок от внезапного наплыва агрессивных инородцев, совпавший со сломом российского социума в середине 90−х, был столь велик, что эти воспоминания до сих пор во многом определяют отношение к мигрантам. Впрочем, и сами мигранты тоже говорят о тех временах как о жестокой войне за существование, когда русские были для них скорее добычей: «Когда я приехал в Москву, первое, что мне сказал мой односельчанин, который уже год здесь жил: русские слабаки, и мы должны этим пользоваться. Мы и пользовались, а что — нам надо было выживать в чужой стране, в чужом мире».
Другое дело — и в этом главная ошибка русских националистов, — что русские оказались куда сильнее, чем о них думал односельчанин нашего собеседника. Стоило только немного наладиться русскому социуму, как ситуация коренным образом изменилась. Рынки, казавшиеся тогда средоточием жизни, ушли далеко на второй план, на их месте образовались торговые центры; нерусской речи почти не стало — то ли «они» язык выучили, то ли тише стали; смех вызывающий куда-то исчез. Оказалось, что вместо завоевания России «кавказцы» всего лишь заняли свои ниши (вполне их устраивающие), а предложенный им русский миропорядок оказался для них привлекательней, чем война всех против всех.
Битву за свою страну и свои города русские выиграли без кровавых драм, сумев навязать приезжим свой порядок и ценности. Но ценности эти крайне важны, и терять их никто не хочет. Отсюда и настороженность, отсюда и жесткое требование ограничения миграции. Отсюда и опасение по поводу определенных наций, которые, по мнению населения, наиболее деструктивны и наименее способны к ассимиляции. В частности, наибольшие опасения сегодня вызывают чеченцы и цыгане (еще недавно в этом списке были и азербайджанцы, но сегодня ситуация меняется в сторону большего доверия).
Итак, чего же мы хотим от них?
Во-первых, никто из опрошенных не ответил «чтобы убирались к себе домой». Ничего похожего на «Россию для русских» в буквальном смысле. Ответы были куда интереснее. Общее требование простое и, в общем, очевидное: «чтобы они жили здесь по нашим законам, государственным и социальным». Что еще? «Чтобы ни количественно, ни качественно не слишком бросались в глаза. Чтобы они были отдельными людьми, какой угодно национальности, а не национальной группой». Механизм простой: чем лучше говорит по-русски кавказец, тем лучше к нему относятся, чем чаще общается не только со своими соплеменниками, тем меньше его считают за инородца. То есть основное требование — ассимиляция.
Межнациональный мир воспринимается не как мультикультурное смешение народов, а как уважение других народов и их представителей, но на основании приоритета русской культуры и русского языка.
Чего хотят они
Но у проблемы две стороны — есть еще и сами мигранты. Что думают они, чего хотят? Как оказалось, основная масса хочет примерно того же: ассимиляции и встроенности в русский миропорядок.
Мигрантская среда неоднородна, и не столько по национальном составу, сколько по отношению к своему пребыванию в России. Собственно, есть три группы, весьма различные по своему статусу.
Первая — те, кто видит свое будущее только в России. Это группа состоит как из тех, кто приехал в Россию еще в советское время, так и из тех, кто перебрался к нам в 90−х. Многие приезжали сначала именно на заработки, но постепенно прижились здесь и в итоге перевезли сюда свои семьи (часто без родителей, которым регулярно отправляют деньги). Многие завели семьи в России, в том числе женившись на русских, и именно здесь родили своих детей (любопытный монолог одного молодого азербайджанца: «Жениться на русской — это у нас очень престижно, а если с квартирой, даже в Подмосковье, так и вовсе все будут завидовать, а главное, все называют потом своих детей русскими именами — это тоже считается круто»).
Вторая группа — те, кто ориентирован на дальнейшую жизнь в России, но еще крепко связан с родиной, имеет там семью. Жизнь вне семьи и дома их отчасти тяготит, а потому, если им долгое время не удается устроиться в России — так, чтобы иметь возможность устроить здесь свой дом и перевести семью, они уезжают домой. Многое здесь зависит от обстоятельств — регистрации, отношений с милицией.
Битву за свою страну и свои города русские выиграли без кровавых драм, сумев естественным образом навязать приезжим свой порядок и ценности
Третья группа — те, кто приезжает сюда только на заработки и воспринимает свою российскую жизнь как временную. Среди азербайджанцев, армян и грузин таких сегодня не так много. Зато очень много среди таджиков, которые часто приезжают в Россию на сезон, а иногда только на несколько месяцев.
Итак, основная масса мигрантов свое будущее видит как будущее в России. Но если в 90−х возможности определялись в основном принадлежностью к общине соплеменников, которые помогали, защищали, подстраховывали, то сегодня для полноты реализации и успеха этого мало. Реальные возможности дает только ассимиляция. Диаспора по-прежнему является важным тылом и важной помощью, но если ты полностью завязан на диаспору, то твои возможные заработки и социализация сужаются до торговли (причем на низших позициях), частного извоза (причем только в определенной точке и в рамках района, а часто и одного маршрута — до метро или железнодорожной станции), авторемонта (технические должности) и работы в ресторане (на кухне — печь лаваш, делать кутабы, готовить шашлык и проч.). Причем отношение к соплеменникам в самих диаспорах жестко завязано на степени ассимиляции. Чем более ассимилирован к русской жизни член национального сообщества, тем больше уважения и влияния он имеет. К тем же, кто общается только со своими, относятся как к низшему сорту, и это тоже подталкивает к ассимиляции.
Вот несколько весьма показательных рассказов:
— Приехали брат с женой, я им квартиру снял, договорился, чтобы их на рынок работать взяли. Прошло полгода, а они как выучили дорогу от дома до рынка, так по ней и ходят. Брат еще жалуется: поговорить, в нарды поиграть не с кем, все бегают, суетятся. Ну, тут я вспылил: «А что ты хотел. Здесь не Баку, здесь либо ты живешь русской жизнью, либо так и будешь на рынке на подхвате работать».
— Мы теперь даже дома перестали говорить по-армянски. Я свою дочку за оценки не ругаю, но когда она получила тройку по русскому языку, я ей устроил скандал. Русский она должна знать на пять, чтобы писать и говорить лучше, чем сами русские.
К ассимиляции подталкивает и особенность расселения мигрантов. В крупных городах (в малых городах и селах Юга России ситуация иная) нет национальных кварталов. Мигранты почти равномерно распределены по всем районам и растворены среди местных жителей. Разумеется, в той же Москве есть районы, где больше мигрантов (в частности, Отрадное, Царицыно, Пражская, район ВДНХ) и где меньше (Юго-Запад), но отличия эти не превращают одни районы в «кавказские», а другие в «белые». Немного сложнее ситуация с общежитиями (особенно при бывших советских фабриках и заводах), но районов, где компактно расположены сразу несколько общежитий, в наших городах почти нет, к тому же многие из них уже начинают сносить и перестраивать.
Другое дело, что и преувеличивать силу ассимиляции не стоит. Совсем отрываться от своей культуры и своих соплеменников большинство мигрантов не собирается. Их сила и конкурентное преимущество по-прежнему в общности и связи друг с другом. Лишь немногие готовы совсем раствориться в русской жизни, основная же масса ориентирована на ассимиляцию при сохранении национальных связей.
